Из статьи Натальи Николаевны Фоминой
Графика В.С.Щербакова
В 2004 г. в Государственной Третьяковской галерее состоялась выставка, посвященная столетию художника и педагога Всеволода Сергеевича Щербакова (1904-1963). Она проходила в залах Инженерного корпуса в Лаврушинском переулке, в которых регулярно показывается творчество детей и подростков, отражающее различные методы художественного образования в России и за рубежом. Выставка Щербакова была необычна. На ней экспонировались не только произведения его учеников 1930-1950-х гг., ставших художниками, искусствоведами, реставраторами, творчески проявивших себя в разнообразных видах художественно-педагогической деятельности, но и его собственные произведения. Эта выставка явилась первым публичным показом художественного наследия В.С.Щербакова. Оно исключительно многообразно. В. С. Щербаков занимался книжной графикой, работал в кукольных театрах и на студии «Диафильм» в качестве художника-кукольника и сценографа; в Доме пионеров Кировского района организовал детский кукольный театр, где осуществлял кукольные спектакли как художник и режиссер; постоянно занимался живописью, рисунком и гравюрой.
Из всего оставленного Щербаковым художественного наследия известны были лишь его куклы, благодаря спектаклям и фильмам, все остальные произведения хранятся в семье дочери — художницы Елены Всеволодовны Черкасовой и лишь в 2004 г. были показаны заинтересованной публике. При жизни В.С.Щербаков и не помышлял об участии в выставках, его творчество явно не вписывалось в нормы официального направления. Законченного художественного образования он, по-видимому, не получил. Его творчество – результат упорной и целенаправленной работы, систематического самообразования – с детства и до последних дней.
Значение самообразования получило отражение и в его педагогической системе, целью которой являлось развитие «душевных сил», пробуждение «стихии творчества» каждого ученика. В.С.Щербаков писал: «Творчество – целенаправленная деятельность человека… Художественное творчество создает ценности особого порядка, и в силу его специфического сложного характера может возникать иногда мысль о его бессознательности. Но «бессознательное творчество» – это гармонический подъем психических процессов; ощущений, восприятий, памяти, это слияние мыслей, чувств и действий в одном эффективно богатом волевом процессе». В.С.Щербаков умел пробудить в подростках «стихию творчества», раскрыть «душевные силы» каждого, о чем свидетельствует огромное количество ученических произведений, среди которых значительную часть составляют композиции, выполненные его воспитанниками самостоятельно.
Стимул для собственного творчества В.С.Щербаков получил еще в школьные годы, в период учебы в загородной школе колонии города Пушкина под Москвой. Воспоминания отрочества были связаны для него с интересной жизнью в школе, где талантливые педагоги А.Д.Ананьина, А.М.Веверн, К.П.Крылова знакомили учащихся с литературой, театром, живописью в процессе активной творческой деятельности. Наверное, своим первым учителям он обязан знакомством с известным московским архитектором и рисовальщиком Анатолием Оттовичем Гунстом. Это был человек широких культурных и общественных интересов, в 1887 году он открыл в Москве Классы изящных искусств, в которых в конце века преподавали И.И.Левитан, В.М.Васнецов, Л. Пастернак и многие другие замечательные художники. Он возглавлял общество «московский драматический салон». В. С. Щербаков посещал классы Гунстов, очевидно, будучи еще подростком, учась в колонии, в возрасте 14 – 16 лет и сохранил благодарную память об этих занятиях до конца жизни. В 1920-е гг. В. С. Щербаков учился в студиях при театрах В.Мейерхольда и Е.Вахтангова, где познакомился с С.Образцовым, с которым сотрудничал впоследствии в течение многих лет. Своим учителем в области изобразительного искусства В.С.Щербаков называл П.Я.Павлинова. В 1920-е годы произошло знакомство с В.А.Фаворским, И.С.Ефимовым и Н.Я.Симонович-Ефимовой.
Дружеские и профессиональные отношения с этими художниками, сохранившиеся на всю жизнь, поддерживали и укрепляли широту и разнообразие интересов в области искусства. Вслед за В.А.Фаворским он мог сказать: «меня тянуло к искусствам, которые усложнялись обстоятельствами места» — к разным формам драматического искусства, к книге. Он с равным успехом проявлял себя как театральный художник, как чтец литературных произведений, как живописец и график. Он любил материалы, «сопротивляющиеся художнику, с трудом обрабатываемые». В 1920-30-е гг. определились художественные предпочтения и в классическом искусстве. Он постоянно обращался к творчеству Рембрандта, малых голландцев, Коро. Одним из любимых русских художников был Федотов.
В.С.Щербаков занимался искусством, следуя абсолютно бескорыстным помыслам. Спустя много лет его сын — живописец, архитектор, теоретик искусства и педагог, Алексей Всеволодович Щербаков осмысливал личность отца, делая периодически специальные заметки. 6 января 1980 г. он сделал для себя очередную запись на память, дав ей даже название «От пользы – весь и вред»: «Надо уметь заниматься бесполезным. Надо уметь говорить о том, что практического смысла для нас не имеет: о звездах, о холере в Одессе, о королях и капусте, о седьмой жене Синей Бороды, о мостовых в Древнем Китае… – обо всем.
Если бы это умела делать половина населения плюс один человек, то и жизнь была иная. Мы в нашей семье потому и жили хорошо, что Всеволод Сергеевич обладал такой способностью».
На памятной выставке особое внимание специалистов привлекли ксилографии Щербакова. Сложнейшие по технике исполнения и оригинальности замысла они создавались исключительно из любви к искусству. Их всего – 19. Фактически они отражают все функциональные возможности гравюры, получившие распространение в ХХ веке: это станковые произведения разных жанров – городской и сельский пейзаж, интерьер, тематические композиции, а также книжная графика, представленная иллюстрациями. Сделанная дочерью художника Е.В.Черкасовой датировка произведений говорит о том, что Щербаков занимался гравюрой на протяжении 1930-50-х гг. Некоторые работы, относящиеся к годам войны, датированы самим автором. Гравюры отличает высочайший профессионализм, при котором ремесленная, собственно техническая сторона исполнения, и сюжетная, спаяны воедино, из этого единства складывается образный строй произведения, глубина психологического выражения. По воспоминаниям Е.В.Черкасовой, «отец очень серьезно подходил к технологии процесса, к композиции, к подготовке досок, к инструменту, к печати». В технике гравюры В.С. изображал именно то, что наиболее его волновало, что требовало длительной работы по отбору и совершенствованию замысла. Алексей Всеволодович отмечал: «ни один вопрос не был для него просто техническим. Слишком нужно искусство – просто для того, чтобы знать, что живешь».
Истоки профессионализма, глубину и оригинальность образов следует искать в мировидении художника, которое в значительной степени и раскрывается в гравюре – в этом, пожалуй, наиболее интеллектуальном виде изобразительного искусства. Процесс создания гравюры – от рождения замысла, выраженного в беглых зарисовках, до трудоемкого воплощения на самшитовой доске и в оттиске, требует от автора постоянной сосредоточенности и корректировки. Вновь процитирую В.А.Фаворского, для В.С.Щербакова самого высокого авторитета в этой области. Он писал: «Очень важно для художника, чтобы время, потраченное на работу, прожито было творчески горячо, как говорится – вдохновенно. Может показаться, что такой усложненный способ изображения, занимая большой кусок времени, ведет к тому, что время, потраченное на гравюру, переживается только как технический процесс, лишено творческого напряжения. Но это неверно. Гравюра на торцовом дереве, хотя и лишена той непосредственности изображения, какая есть у рисунка, дает художнику полное напряжение. И хотя гравируешь не быстро, но напряженность работы связывает все моменты, и весь процесс проходит творчески».
Возможно, В.С.Щербаков оставил такое небольшое количество ксилографий, потому что каждая представляет собой концентрацию мыслей и наблюдений. Особо интересна с этой точки зрения гравюра «Воспоминание о войне» 1944 года. Судя по многочисленным рисункам, предшествовавшим ее созданию, и воспоминаниям дочери, художника преследовали страшные картины уничтожения фашистами крестьян, стариков, детей и женщин. Первые рисунки сделаны на фронте под впечатлением виденных ужасов. Но при создании гравюры, кстати, небольшого размера, Щербаков уходит от изображения деталей, от мелочной конкретности. Он сосредотачивается на главном – образе женщины с погибшей девочкой на руках. Композиция уподоблена художником «оплакиванию», «пьете», образ достигает эпического смысла и теряет конкретность места действия, но вырастает до высокого обобщения.
В городских пейзажах и интерьерах военного времени, напротив, выявлена конкретность, подчеркнута документальность места действия, особых примет времени в жизни города – светящиеся окна лавки, характер одежды и осанки прохожих, освещения. Но, главное, напряженность взаимодействия мерцающего света и широкой амплитуды черного цвета, особое состояние художника – тревоги и ожидания.
Не менее важной проблемой для Щербакова и как художника, и как педагога является смысл искусства и нравственный облик художника. Он всем своим творчеством отстаивает идею гармоничного искусства.
Сын художника писал: «Углубление» – вот понятие, которое я отчетливо воспринял в те годы, хотя слово, может быть, и не говорилось. Но я помню, как отец с жаром рассказывал о своем задании – «маленьком натюрморте». Маленький натюрморт, внимательное разглядывание и делание маленького предмета, погружение в предмет; живопись мягкими кистями, тонкая детализация по цвету, списывание по контуру, воздух, среда, состояние». И еще одно важное замечание сына: «Одно, пожалуй, мне удалось понять сразу – что красиво не обязательно красивое. И музей, и отец научили меня этому сразу…» Всеволод Сергеевич любил цитировать слова А.С.Голубкиной «Работайте, любуясь».
Творчество В.С.Щербакова пришлось на период расцвета отечественной графики, время самоопределения ленинградской и московской школ. Органично развивая традиции русской культуры Х1Х – начала ХХ века, оно особой интонацией и психологической глубиной дополняет сложившееся представление об искусстве советского периода. Оно вписывается в неофициальное искусство, утверждавшее общечеловеческие духовные ценности, направленное на познание человека и природы, в которой художник стремится «находить внутреннюю мысль», чтобы «постигнуть высокую тайну созданья».